Наша история

  Людей всегда занимал вопрос о том, какими были их предки, чем занимались, как строили семейные отношения, что ценили, а что отвергали. Воссо­здать точный портрет прародителей мы, разуме­ется, не можем. Но всё же с помощью метрических и исповедных (реестры прихожан православной церкви. — Прим. авт.) книг Государственного архи­ва Белгородской области (ГАБО), краеведческих и других документов попробуем хотя бы частично представить белгородцев середины и конца XIX века. При этом расскажем про простых людей — крестьян. По счастью, в семейных альбомах жур­налистов нашлись и старинные фото (хотя и начала XX века) : без визуализации представить жизнь более чем 100-летней давности всё-таки сложно.

90 х 60 х 90

И начнём описание с внешнего облика лю­дей. По счастью, о нём сохранились материаль­ные и документальные свидетельства. Они гово­рят о том, что простые русские мужики, населяв­шие нынешнюю территорию Белгородской об­ласти в 1850-е годы, в праздники и в будни но­сили длинные сермяжные чекмени (одежда, одновременно напоминающая халат и кафтан. — Прим. авт.), рубахи с косым воротом и лапти, «делаемые не плотно». Щегольство проявлялось только в смене головных уборов : чёрных плисо­вых шапок, поярчатых шляп и войлочных колпа­ков. Кстати, по крою и цвету шапки можно было определить, кто перед тобой : русский или малоросс. Малороссы к тому же не носили лапти, а только сапоги и башмаки.

Высшим писком нарядности для женщины-великороссиянки считалась тонкая рубаш­ка с эффектно украшенными рукавами. В будни поверх неё надевали самотканые чёрные сара­фаны, а в праздники — цветные из фабрично­го сукна. На голову — повойник, сороку, пла­ток, которые в каждом селении различались по дизайну.

Покрой и вообще стиль одежды малороссиянок был иным : рубашка с узким воротником, обна­жавшим шею, корсет, кофта, шушун (короткополая кофта. — Прим. авт.). Летом накидыва­ли халаты и полухалаты из разных материй. На голову — платок-серпантинку. Девушки же просто повязывали ленту, а старушки щеголяли в чепцах. Все они очень любили украшения : серьги, мониста в несколько ниток на шее,   
объёмные медные или серебря­ные кресты.      

Мы (не без влияния литера­туры) привыкли считать, что женщины прежде были высо­кими и дородными. Но это не совсем верно.

— Судя по сохранившимся народным костюмам Валуйского района, обхват шеи у женщин был не более 32 см, а запястья — 15. Вооб­ще, одежда взрослой женщины соответствовала чаще всего современному 42-44 размеру, — по­яснила директор валуйского Дома ремёсел Оль­га Иванова.

Квас да каша

Белгородские сельские мужички тоже на ожи­рение не жаловались — физический труд не да­вал наесть живот. Впрочем, и питание было простецкое : в постные дни русские крестьяне до­вольствовались квасом с луком, кашей и хлебом. В скоромные в меню добавляли щи со свиным салом. Мясо же — только по большим праздни­кам. А вот малороссы к еде относились более трепетно и баловали себя борщом, галушками, юшкой (картофельная похлебка с салом), пампушками. Современники отмечали, что они «не довольствуются к ужину кушаньем, приготовлен­ным для обеда, а стряпают что-нибудь новое и почти целый день проводят в еде».

И недоверчивость к высшим

Оказывается, что предки наши по природе своей всегда были терпеливы, довольствова­лись малым, стойко перенося лишения. К то­му же были способны к учению и к неутоми­мой деятельности. Но очень недоверчивы к любому вышестоящему человеку и нововведе­ниям. Правонарушения совершали чаще всего не по злому умыслу, а в минуты «потери здра­вого смысла», испив лишнего. Кстати, иссле­дователи XIX века отмечали, что великорос­сы никогда не пили во время полевых работ, тогда как «малороссиянин рад пить во всякое время и при всяком случае».

Что касается бабонек, то приезжие люди ука­зывали на их неопрятность и излишнюю суро­вость, которая сочеталась с чрезвычайным тру­долюбием. Наши женщины никогда не делили работу на мужскую и женскую и тянули, что называется, и в доме, и на поле свою лямку нарав­не с мужиками.

Ну как тут не поверить в генетическую пси­хологию ?..

И диверья его

       Сегодня статистики и социологи делят население на городское и сельское, соотносят по возрасту, полу и семейному положению. В позапрошлом столетии мерилом всему был социальный статус человека. Его обязательно указывали в метрических   книгах, при рождении челове­ка, бракосочетании и смерти. В семейном укладе суще­ствовал жёсткий патриархат. Все члены семьи рассматрива­лись лишь в отношении мужчины — хозяина дома : «диверья его», дети, братья, дядя, тётя, вдова.

       Из  исповедных книг несложно понять, что такое была семья, поскольку записывали в них народ по подворьям. Так, в семье моих предков, госу­дарственных крестьян Зубковых, я насчитала 18 душ : трёх родных братьев, их жён и детей. Гла­ве семьи было 43 года, а младшему ребёнку — год. Представить, как эта орава жила в одном до­ме (а точнее, крестьянской мазанке), сложно. Но, оказывается, у этого житейского неудобства бы­ло объяснение.

«Великороссияне живут большими се­мействами, управляемыми старшим в роду : дедом или дядею, которым все повинуются, как отцу. Без важных причин братья между собою, а тем более сыновья с отцами, никогда не разделяются», — описана эта традиция в «Военно-статистическом обозрении Курской губернии» и 1850 году.

А вот малороссы наоборот, едва женившись, просились у отца отделиться и жить своим домом.

Сезонный вопрос

Б большинстве случаев женились белгородцы в 18-20 лет. В случае потери мужа или жены случались повторные браки, как правило, у уже взрослых и даже престарелых (по тем меркам это лет так пятьдесят) людей. Очень показатель­но, что вдовцы нередко сходились не с ровесни­цами, а с женщинами на 10-15 лет моложе себя.

Свадьбы играли между постами и активны­ми полевыми работами : в январе, апреле, мае и октябре.

Другая демография

Разумеется, ни о каком долгожительстве в привычном нам понимании речь тогда не шла. Среди сотни страниц метрических книг на гла­за нам попались всего пара-тройка записей о людях, почивших, когда им было за восемьде­сят. И лишь в 1848 году сообщалось о смерти 100-летней крестьянки Марии, жившей в де­ревне Авериной.

Не забываем, что медицины тогда не было никакой, вакцины от инфекций не изобрели и эпидемии выкашивали народ подчистую. Та­кая беда, например, пришла в 1848 году в де­ревню Мышенку, где каждый день хоронили умерших от холеры. 

Самый большой процент смертности, как ни печально, приходился на детей. К примеру, из 105 умерших в 1883 году жителей села Тёплый Коло­дезь 65 человек не дожили до пяти лет и 12 умер­ли в возрасте от пяти до десяти лет. Причинами смерти называли «младенческую», кашель, крова­вый понос. Взрослые умирали в основном в воз­расте 55-6о лет от паралича, от удара, удушья. Были и трагические случаи : «убита громом» — зафиксировал священник факт гибели некой Татьяны из деревни Коробковки.

Между тем родилось в селе в тот год 178 че­ловек. Вот и считайте, были тогда демографиче­ские проблемы или нет. И какие перемены в жиз­ни через 130-150 лет пошли нам на пользу, а че­го не хватает.

Семья мещан Егоровых